Lana 3 года назад 429

Ангелина (из старых записей)

Время бежало опережая детство, юность, взросление и старость Ангелины. Как ослепительно-яркие лучи света, разрезающие черно-белые будни, где-то вдали маячили счастливые беззаботные дни. Все, что есть сейчас — это полупустая, заваленная толстыми бесцветными томами книг советской эпохи квартира, разбитые мечты и пыльные фиалки, пустившие к окну свои бархатистые лепестки. Кот умер в прошлом году. Умирал тихо, лениво, будто был счастлив, что покидает бренный мир с ее, Ангелиниными, пустыми вздохами. Ангелина, до той поры пренебрежительно относившаяся к бытию жирного Васьки, даже прониклась к нему уважением. В его умирающих глазах на одно мгновение, перед самым последним вздохом, мелькнуло то, чего она сама ждала так давно, так долго.

Она не умела в жизни ничего, она была бесталанна — так, по крайней мере, говорили все знакомые и друзья Ангелины. Не в лицо, конечно, а за глаза. Так они говорили после того как она покидала их квартиру бесшумными, словно шорох листьев, шагами. Она приходила к знакомым с пачкой дешевого чая, всегда говорила: “Вот проходила мимо, решила на огонек зайти. Вдруг вы скучаете?”. Тихо садилась в углу, а если позовут к столу, на самый краешек, и обычно безмолвствовала, покорно предоставив хозяевам право выговориться. В исключительно редких случаях начинала разговор со слов: “Вот погода-то разгулялась…” Если была осень, говорила, “к долгой зиме”, а если весна “холодное будет нынче лето…”.  Обычно ее жалели, особенно соседка Анна Витальевна, по профессии парикмахер, а по призванию психолог. “Ангелина – баба без возраста, непрыспособленная к жизни. Вот бы мужика ей, тогда бы и проснулась в ней жэнщина…” — выдвигала она свою гипотезу в кругу подруг, таких же, как она — породистых, большегрудых, пышнотелых.

Ангелина часами сидела в ее квартире, утопая в огромном диване и с детским восторгом разглядывала заграничные темно-бордовые обои в мелко-красный цветочек. Или, вытерев пожелтевшим платочком запотевшие очки, любовалась бесчисленными склянками, пузырьками и баночками от косметических изысков Анны Витальевны, занимавших на стенке львиную долю места и издававших яростную смесь ароматов, по-убойному перемешивавшихся с запахами жареной картошки, иногда –  водки, тянущихся с кухни. Дети Анны Витальевны любили пошалить. Они были близнецы — Генка и Венька. Им было по одиннадцать лет. Оба рыжие, веснушчатые — в папу. Когда отца, потомственного шахтера, дома не было, мальчишки устраивали дома бедлам. Стоило ему придти, затихали каждый в своем углу — Генка за чтением книг, Венька — за рисованием. Анна Витальевна на кухне громыхала кастрюлями, жарила, парила, Ангелина молча собирала игрушки, поправляла ниспадающие огромными волнами занавески и бесшумно ускользала, про себя восторгаясь семейной идиллии.

После шума-гама, суеты в квартире Анны Витальевны, ее собственное жилье казалась по меньшей мере неуютным холодным гнездом. Шторы она не раздвигала с утра, чайник остыл давно. Она надевала старенькие собственноручно сшитые тапочки, на которых еще остались следы от позапрошлогодней Васькиной линьки, снимала праздничный жакет, нахлобучивала бесформенную кофточку в заплатках и садилась у окна. Есть не хотелось — за все годы, что она прожила в одиночестве, похоронив отца, она привыкла питаться скромно и в наименьших количествах.

Но тот вечер был особенным. Он был предновогодним. Ангелина, прилипнув к окну, смотрела сквозь пыльное стекло в звездное, фиолетово-черное небо. “Необъятное. Если смотреть на звезды, не так страшно. А если заглянуть сквозь звезды, открывается что-то манящее. Утонуть в нем, пронестись стрелой по небытию…”, — рассуждала Ангелина. Эти не совсем здоровые мысли достались ей в наследство от отца, бредившего уфологией. Космос и зеленые человечки в их квартире царили всегда в виде журналов о НЛО, фигурок из пластилина, непонятных людей, которых отец называл “избранными”… Когда отец умер, Ангелина собрала все уфологические вещдоки в охапку и выбросила на помойку вместе с воспоминаниями.

Но этот вечер был определенно мистическим. Особенным. Звезды мигали совсем не как вчера и даже не как в прошлом году. И все аморфное обретало форму и несущественное становилось вполне себе весомым и рельефным. Утопающая в темноте городской ночи квартира не душила, а, наоборот, открывала из окна выход в огромную межгалактическую даль, наполненную чем-то большим, чем просто жизнь. И даже бытие Ангелины, смазанное и без очевидных контуров, начинало светиться одной из тех звезд, без которых бескрайняя даль могла исчезнуть.