В советское время, кроме 8мм пленки с урезанными вариантами фильмов и мультиков были распространены диафильмы – слайдовая пленка, прокручиваемая руками на барабан. На каждом кадре был небольшой текст. Предлагаю вариант диафильма по знаменитому спектаклю Саха академического театра им. П. Ойунского “Желанный голубой берег мой…”, который снова посмотрел на прошлой неделе. Благодаря данному спектаклю якутский театр стал известен не столько в СССР, но и за рубежом.

Текст взят из оригинала на русском языке. Есть небольшие нестыковки по последовательности размещения текста оригинала и режиссерской версии на якутском языке, плюс мои смысловые сокращения…

---

«Диафильм» по культовому спектаклю Саха-театра на основе произведения «Пегий пес, бегущий краем моря» Ч. Айтматова

В непроглядной насыщенной летучей влагой и холодом приморской ночи, на всем протяжении Охотского побережья, по всему фронту суши и моря шла извечная, неукротимая борьба двух стихий – суша препятствовала движению моря, море не уставало наступать на сушу.

… За сопкой Пегого пса, в долине реки, у опушки леса, расположилось старинное становище прибрежных нивхов – людей Рыбы-женщины.

Отсюда, из бухты Пегого пса, поутру, когда солнце поднялось высотой на два тополя, отчалил в море нивхский каяк. В лодке было трое охотников и с ними мальчик…

Провожала его только мать, и то, не сказав вслух ни слова о предстоящем плавании и не дойдя до бухты, попрощались. “Ну, иди в лес!” – нарочито внятно сказала она сыну, при этом не глядя на море, а глядя в сторону леса: “Смотри, чтобы дрова были сухие, и сам не заблудись в лесу!” Это она говорила для того, чтобы запутать следы, оберечь сына от кинров – от злых духов.

Этот выход в море предназначался ему, его приобщению к охотничьему делу. И потому Кириск крутил головой по сторонам, как кулик, глядел повсюду с неубывающим интересом и нетерпением. Впервые в жизни отправлялся Кириск в открытое море с настоящими охотниками, на настоящую, большую добычу, в большом родовом каяке.

“Я люблю тебя и верю тебе, брат мой каяк, – говорил он лодке.- Ты знаешь язык моря, ты знаешь повадки волн, в том твоя сила. Ты достойный каяк, лучший среди всех, соструганных мною. Ты приносишь удачу нам. Поэтому я уважаю тебя. Мы все тебя любим, когда тебе тяжко от добычи нашей, когда возвращаешься ты к берегу, проседая до краев и даже зачерпывая воду. Вот тогда все выбегают, к берегу встречать тебя, брат мой каяк!

Если я умру, ходи долго, ходи далеко по богатым добычей местам…»

Как ни оглянешься, Пегий пес все на виду. Очень долго видна эта сопка на удалении, а потом вдруг за какой-то крутизной воды сразу исчезает с глаз. Значит, ушел Пегий пес домой, значит, земля осталась далеко позади…

– А теперь скажи мне, в какой стороне остался Пегий пес? Кириск призадумался от неожиданности и потом указал рукой:

– Вон там!

– Ты уверен? Что-то рука у тебя дрожит.

Унимая дрожь в руке, мальчик указал, чуть-чуть, лишь слегка правее:

– Вон там!

– Вот теперь точно! – согласился Орган.

И с этой минуты мальчика охватило волнение. Начинается: вот они, настоящие морские звери! Вот она, большая охота!

Орган присел над располосованной тушей, нарезал печень дольками. Слегка присыпав солью, охотники глотали нежные куски печени, причмокивая от удовольствия. Печень была очень вкусна – нежная, теплая, сытная. Сбылась мечта Кириска – как настоящий мужчина, ел сырую печень на охоте…

Перед самым отплытием охотники не забыли покормить землю. Мелко нарезанное сердце нерпы разбросали с приговором для хозяина острова…

Уплыла Рыба-женщина и больше никогда не появлялась. А хромоногий брат с того дня затосковал, закручинился крепко. С того дня все дни и все ночи ходил он с плачем по берегу и все звал Рыбу-женщину, заклинал и просил ее хотя бы издали показаться.

…

А младенец увидел его и говорит: “Это ты мой отец! Возьми меня к себе, я твой сын!” Вот ведь какая история вышла!

Взял человек сына своего, унес его к себе. Быстро подрос мальчик. По морю стал ходить. Отважным и крепким добытчиком прослыл… Тут и девушку со всем уважением выдали за него из лесного племени. Дети народились, и отсюда пошел умножаться род людей Рыбы-женщины…

– Смотрите! Смотрите! – испуганно вскричал Кириск.

Все оторопели…

И сразу все потонуло в беспросветной мгле. Туман обрушился, как обвал, погребая их в пучину безмерного мрака. Сразу, в мгновение ока, они попали из одного мира в другой. Все исчезло. С этой минуты не стало ни неба, ни моря, ни лодки.

– Аткычх, аткычх! – толкал его мальчик.- Мы хотим пить. Орган встрепенулся и понял, что трое соплеменников ждут от него действий, ибо он старейшина, и понял, что начинается самое страшное – распределение воды…

Все ждали одного: когда исчезнет туман…

Орган сам наливал. Зажав бочонок под мышку, тоненькой струйкой цедил он влагу на дно ковша, и руки его при этом крупно дрожали. Первым он подал Кириску. Кириск едва дождался этого… Потом пил Мылгун. Потом Эмрайин. Страшно было смотреть, как они пили. Хватали ковш дрожащими руками и возвращали, не глядя в лицо Органа.

– Пусть Кириск выпьет за меня. Мальчик растерялся, и все замолчали. А Орган протягивал ему ковш:

– На, Кириск, пей. Не думай ни о чем. Кириск молчал.

– Пей, – сказал ему Мылгун.

– Пей, – сказал ему Эмрайин.

– Пей, – сказал старик Орган.

– А мне плевать на твой туман, ты слышишь, Бородатый Эмрайин! – заговорил он, раздражаясь. Пошевеливайся, Борода, греби, не спи, ты слышишь! Мне плевать на твой туман!

И при этом Мылгун стал резко налегать на весла.

… Мылгун и Эмрайин, не уступая друг другу, продолжали зверски грести, в каком-то диком, остервенелом, яростном ожесточении, точно они могли обогнать туман, вырваться из его беспредельных пределов.

– Э-эй, ты, сука! – закричал он во гневе.- Э-эй, ты, Шаман ветров! – угрожая веслом, кричал он что есть мочи в туманную мглу.- Если ты хозяин ветров, а не падаль собачья, то где твои ветры? … Или не знаешь ты, что с нами малый, как же так?! Он хочет пить, он хочет воды! Воды, понимаешь?! Я же тебе говорю, с нами малый, он первый раз в море! А ты так с нами поступил?! Разве это честно? Отвечай, если ты хозяин ветров, а не тюленье дерьмо вонючее! Посылай свои ветры! Слышишь? Убирай туманы себе под хвост…

Чья-то большая, жесткая и широкая ладонь, ощупью притрагиваясь, осторожно легла на голову мальчика. Он понял спросонья: то была рука Органа. Теплая, тяжелая рука некоторое время покоилась на его голове, как бы желая защитить и запомнить ее, голову Кириска…

– Аткычх! – позвал Кириск. Никто не отозвался.

– Не кричи! – разом придвинулся к нему Эмрайин. Он обнял сына, крепко

прижал его к груди.- Не кричи, аткычха нет! Не зови его! Он ушел к Рыбе-женщине.

– Не приближайся, Борода! Убью!

Эту горько-соленую воду, которую немыслимо было взять в рот, он пил…

Мылгун то утихал, то снова судорожно вздрагивал, хрипел, погибал от приступа жажды. Через некоторое время он, однако, поднял голову:

– Горит, внутри все горит! – И стал раздирать одежду на груди.

– Ты не говори мне, Эмрайин, ничего, уже поздно! – бормотал Мылгун, как безумный.- Я сам. Я сам уйду. Вы отец с сыном, вы оставайтесь, еще есть немного воды… А я сейчас перешагну.

Так надо. Ты мне не мешай. Прощайте. А ты сразу гони прочь… Борода, греби сильнее. Слышишь, опрокину…

И именно в эту минуту Мылгун решительно перевалился за борт лодки.

Освободив руки, Эмрайин плотно вогнал пробку и поставил опустевший почти до дна бочонок на свое место.

– Выпей,- предложил он сыну.

– А ты? – удивился Кириск.

– А я потом. Ты не думай ничего, выпей, – спокойно сказал отец.

Когда Кириск проснулся, он удивился, что спалось ему теплее, чем в предыдущие ночи. Он был укрыт отцовской кухлянкой.

Мальчик открыл глаза, поднял голову – отца в лодке не было. Он рванулся, шаря по лодке, и закричал жутким воплем, горестно огласившим безмолвную пустыню туманного моря. И долго не смолкал его одинокий, полный отчаяния и боли вопль…

Ночью Кириск проснулся от качки и шума волн за бортом лодки. Мальчик тихо вскрикнул – он увидел над собой звезды! Первый раз за все эти дни…

…

Он услышал, как над головой вдруг со свистом прошумели крылья и что-то низко пролетело во мгле над лодкой. Он встрепенулся и в мгновение ока успел увидеть, что то была птица, большая, сильная птица, широко машущая крыльями.

– Агукук! – прокричал он. – Агукук! – И успел проследить направление полета полярной совы, и успел запомнить ветер. Кириск не забыл, – эта птица летит над морем только по прямой. Теперь он следовал за ней.

“Ты держись, ветер, не уходи… А хочешь, я буду звать тебя ветер Орган? По имени моего аткычха Органа…” Так заговаривал он попутный ему ветер, убеждал его держаться, вселяя в него свою волю и душу. А глаза не спускал с путеводной звезды, по которой он плыл. “Я люблю …тебя, звезда моя, – говорил он звезде…

– Волны, вы сейчас погоняете мой каяк, вы сейчас хороши. Я буду звать вас – волны акимылгуны. Если я останусь жить, я всегда буду знать: вы идете по ветру Органа и звезде Эмрайина. И я всем передам: акимылгуны в море к добру!”

Кириск глянул перед собой, протер глаза и обомлел. Прямо на него из-за темно-зеленой горбины моря выплывал Пегий пес. Пегий пес бежал навстречу! Великий Пегий пес!

Пегий пес, бегущий краем моря,

Я к тебе возвращаюсь один –

Без аткычха Органа,

Без отца Эмрайина,

Без аки-Мылгуна.

Где они, ты спроси у меня,

Но сначала дай мне напиться воды…

Кириск понял, что это и есть начальные слова его именной песни, с которой ему жить до конца его дней…

Культурные пересечения и Открытая Задача

Еще раз посмотрев спектакль, параллельно снимая на камеру, ловил себя на мысли, что местами что-то похожее сознавал, когда созерцал произведения в кино, литературе и реальности.

А создан спектакль на основе произведений народных сказаний нивхов, их авторской переработки Санги, а потом Айтматовым и Борисовым. Для всех трех весьма близок режим работы с мифологическими слоями сознания. Но вместе с тем тема живет новыми ростками не мифологического. Мифическая структура произвела новое. Используя миф архаичных времен, структура литературного текста творит новый «миф творения», но уже не природного усилия, о котором так много дано в изначальном тексте, а человеческого.

Спектакль многомерно вплетает миф, реальность, метафоры прошлого и настоящего. Просто вспомню то, что приходило в голову: «Форест Гамп» – когда лейтенант Дэйн «разговаривает» с Богом в океане и Форест на войне во Вьетнаме, все время в стихии воды-дождя, «Старик и море» Хэмингуэя – разговоры с неодушевленными объектами и мифическим героем – морем, Иван Арбита со своими «Волнами» …

Когда в первый раз посмотрел спектакль – сильно захотелось пить чистой прохладной воды. Какая-то «скрытая реклама» пресной воды! Сейчас смотришь, и нутро снова начинает гореть от жажды, которую герои испытывают…

Но можно все это развернуть через метафоры и сделать аллегорические сопоставления: пресная вода – время жизни, отмеренное всем или бытие к которому тянет, но ты от него принципиально отказываешься, ради Жизни же (прямо по Гераклиту «Жизнь – есть смерть»). Бочонок с пресной водой, которая заканчивается в нем, скорее завет предков, из которого можно пить, но его объем конечен, нужно найти другой источник питающей влаги. И это становится открытой задачей, жизненным поиском, еще не готовым смыслом.

Лодка – средство перемещения в другой мир, мир испытаний. Это способ перехода в мир мертвых, небытия, затерянности (туман). Три героя и мальчик – скорее олицетворяют одного человека. Все это очень навевает структуру волшебной сказки. А любая сказка – это разложившийся миф о возмужании и инициации. Айтматов так и говорит – мальчику дается новое имя, взрослого человека, а в конце у него появляется и своя именная песня. Все это сидит в каждом из нас, еще не так сильно оторвавшихся от традиций.

В конце «принесите воду / напоите меня» в словах Кириска, вода снова в содержательных картинках мифологии символизирует приобщение к бытию, пониманию, что с ним произошло, что нового в нем родилось, а что безвозвратно утрачено. В этом утраченном есть много очень близкого и родного каждому из нас – родовое и отчее начало, аффективное и эмоциональное. И все это нужно состоявшемуся Человеку традиции переварить, вынести, чтобы жить дальше в большом мире…

Про киргизов писал Айтматов, но одновременно про все народы, которые не прошли до конца путь органического осовременивания, читай модернизации этнокультуры. Примечательное окончание для всех нас, звучит больше как Задача которую еще нужно непрестанно решать.

Мы ее пытаемся решать, поэтому перманентно востребован спектакль Саха драматического академического театра им. П.А. Ойунского «Желанный голубой берег мой…»