3 года назад 189
От режиссуры массового действа к мистерии обращения к сакральным смыслам
Проблема воплощения ритуально-обрядового мифологического пласта народа саха с участием большого количества людей возникла не так давно и связана с социокультурной модернизацией конца XX-го и начала XXI столетия. Осмысление камерного, ритуально-обрядового в народном фольклоре и эпическом наследии представляет не простую задачу по двум причинам. Собственно восстановление утраченных смыслов и действий магического и символического характера, трансляция его в рамках обыденного мировоззрения обывателя как элемента визуальной эстетики и зрелищной эффектности в рамках массового действа. В прошлом подобного опыта не имела ни одна культура народов мира. По сути, это процесс саморазвития духовной сферы современной этнической культуры.
Все это нужно было якутским деятелям искусства осмыслить, чтобы суметь навеять в пластике тела и массового скоординированного жеста. Станислав Катаков одним из первых взялся за непростую с этих позиций эстетическую и пластическую задачу. Его манил экспериментальный фольклор и инновации. Как вписать в реальное алаасное пространство форму, воплощая единство содержания и символического ритуального смысла? Действие, наблюдаемое издалека на якутском летнем празднике Ысыах должно было напомнить зрителю свою концептуальность — священность, масштабность и обрядовую содержательность культуры саха.
На Олимпиадах и крупных фестивалях за кадром всегда идет текст сопровождения, поясняющий смысл происходящего, а само созерцаемое, по большому счету, остается театром масок и танцем. Для саха, искомая форма Ысыаха Туймаады как массового действа со временем должна стать больше чем праздником для народа, религиозным культом для алгысчитов или новым рекордом Гиннеса для чиновников. Это должно стать новой формой мистерии эпического наследия народа саха, воспроизводящей истину о народе-нации, доносящем свое благопожелание и моление живым божествам. Такие сверхзадачи и ставил перед собой Станислав Катаков. Высота его помыслов становится перманентной задачей для массовой культуры народа саха. Это не превращение в экзотику — «картинку фестиваля», а нечто большее как сама Жизнь, с её нравственным сознанием: «Кто мы, на что надеемся и что должны делать в этой жизни?»
Потенциал культурной инновационности этнонациональные регионы России ищут в неожиданно использованном старом в рамках культурной парадигмы этнокультурного модерна. Последняя отчетливо заявила о себе в последние десятилетия. Синтез древнего символизма и современных форм культуры явил ренессанс этнической культуры, испытывающей ассимилирующее воздействие глобальной массовой культуры. В продукте эпохи масс соединились ранее не соединяемые вещи, дарующие новые смыслы культуре современников.
Будучи приверженцем экспериментального фольклора Станислав Филиппович Катаков смог воплотить скрытый потенциал, данный ему от природы, взращенный в чреве родной якутской культуры, овеянный лоном природы Земли Олонхо. В первой половине XXI века ему удалось обогатить, без сомнения, канонические образы национального якутского танца. Новые ритмы эпохи, заставили его революционно пересматривать уже наработанное северной хореографией. Он пошел дальше простой хореографической стилизации, ему стали постепенно открываться утраченные смыслы обрядов прошлого. Его задачей стало рождение новых форм, соразмерных современности, но вместе с тем воспроизводящих состояния сознания магико-символического мира предков. К слову отметить, что что-то подобное решалось в позднеантичную и римскую эпоху, когда подобные эксперименты родили сценические каноны европейского театра — с четко прописанной символикой одеяния и маски, ясно визуализируемых с приличного расстояния огромных амфитеатров. Позднее это же случилось с каноническими театрами Востока — Японии, Китая и Индии. Но это было движение от мистерии к театру. У нас задача прямо противоположная. Она заключается в архаизации культуры, стирании мертвых ее формализмов, подавивших исконные смыслы и состояния общественного сознания мифологической эпохи.
Катаков, углубившийся в фольклор и наработки старшего поколения якутской хореографии Сергея Зверева — Кыыл Уола, И. Избекова, М. Жорницкой, А. Лукиной, обобщил восстановленные ими обрядово-ритуальные пластические элементы, добавив свое. Так Катаковым создан ряд претендующих на эстетический канон самостоятельных танцев как «Весенняя радость», «Дьеhегей», «Танец стерхов», «Тыын тэтииэ», «Масчыыт уолаттар», «Танец Ленские столбы», «Танец с чоронами», сотворенные в стенах Якутской ГСХА (ныне АГАТУ) студентами в период ректорства Леонида Николаевича Владимирова, который нашел и привез из чурапчинской глубинки Станислава.
Танцы воспроизвели в пластике и символической эстетике сущность и дух народа, став визитными карточками современной культуры этноса, неся его этнообразующий и идентификационный потенциал. Он почувствовал символический спектр пластики тела и ритма якутского танца, незабываемые по символической глубине посвящения якутским божествам, весенней природе, национальным играм и традиционным обрядам. Культ мифорожденного коня обозначен в танце «Дьеhегей». Волею судьбы танец стал символическим памятником современности. Многое в танце шло от музыкальной подачи, которая героико-воинственна, горделива и самодостаточна. В нем присутствует лирическая линия, сакральное начало божественной предназначенности коня быть преданным саха на срединной земле Олонхо. Покровитель «Дьеhегей» претерпевает мистические метаморфозы, идущие перекличкой с мифологическими сюжетами первотворения коня. Катакову удалось создать законченный рассказ, олицетворяющий сказание, которое в вербальной театральной или иной постановке заняло бы значительно большее время. Но от этой скоротечности качество не страдало. Язык символов тела смог жестом и движением рассказать все то же самое и даже больше. Культурный код этноса стал концентрированно впаян в пластику танца. Хорошо переданный дух, о котором Станислав рассказывал, говоря именно об этом танце «Дьеhегей», в действительности есть меткое попадание в определенные смыслы, которые рождаются у всех, кто созерцает этот танцевальный обряд. В танцевальной форме, Станислав Катаков возвратил зрителям тот самый миф, рассказанный на вербальном языке эпоса. Все, кто созерцал его, сопряглись с той мощью, которая веет от накрывающего действа развязанной автором мистерии. Все и всё здесь преображается, трансформируется на уровне состояний сознания – зрителей и самих исполнителей. Это и есть катарсис, рождаемый искусством, но вместе с тем и впадение в мысль, которую вероятно испытывали предки, совершая ритуал поклонения божеству-Дьеhегей, который мы уже никогда не узнаем в полной мере. Катаков возвратил современными средствами искусства то, что когда-то несли предки саха – это закон о том, кто и что мы, от чего мы и зачем сюда пришли. Танец часто становился существенным элементом на обрядовом полотне Ысыаха Туймаады, наряду с танцем с чоронами, воспроизводящем смысл ритуала кумысопития. Это и есть эффективный способ разрушения законченного формализма вторичных символов как «чорон», «кумыс» и «якутская лошадь». Сама форма делает так, чтобы смысл вещи-символа стал понятным. Естественно, что многое о чороне, кумысе и коне современным саха известно из научного и общекультурного контекста. Однако жизнь символа как воспроизведенного сознания становится возможной только через живое бытийное проигрывание формы. Создайте форму живого обыгрывания символа-вещи и вам может станет понятен его смысл. Конечно, есть вероятность, что нам ничего не откроется, но не стоит из-за этого сильно переживать – мы не культурный герой саха Эллэй и перед нами не стоят как перед ним вертикальные задачи продления бытия как преодоления смерти. Хотя и это стало весьма актуальным. Остается принципиально главное в данном ритуале – обращение к божествам, от которого зависит качество сознания. При этом вполне может оказаться, что форма кумысной посуды, структура ритуала становятся вторичными и организуются вокруг сопряженности со структурой сознания – «обращение к божествам», «донесения преклонения, моления им». Обыгрываемая в стихии современного танца кумысная символика может сработать и помочь «выйти» на изначальное состояние сознание предков — турук.
Сподвижники Катакова знают, что после тридцатилетнего рубежа его короткой жизни, он стал подбираться к важным концептуальным вещам – синтетичному, аристократичному по духу перформансу, сочетающему особую пластику ритуального поклона, чей спектр у него исчислялся 99 видами, описанных в Олонхо, якутского ритуального пения и обрядового действа. Обозначал он этот перформанс понятием «театр…» Он говорил: «Мы идем к этому!» Все постепенно превращалось в законченный смысловой образ, живой концентрированный сплав культуры народа саха.
Придуманная этноформа, которой, по сути, являлся любой обрядово-ритуальный комплекс традиционного общества, в современных условиях имеет возможности быть обыгран любой другой, соразмерной времени формой. При этом могут возродиться утраченные смыслы в полной мере или в каком-то приближении. Последнее зависит от удачности способа воспроизведения символики, имплицированной в новый ритуал.
Видимо народу саха предстоит в ближайшее время активно перейти от режиссуры плоского массового действа к обряду обращения к сакральным смыслам, облеченного в форму новой мистерии летнего праздника Ысыах, иначе его ждет вырождение. А предпосылки для этого есть. Это сочетание дуализма сознания саха XXI столетия, сочетающего мифологическое подсознания и рациональное сознания, — уникального продукта культурного преломления последних 5-6 поколений народа, испытывающего активную фазу социокультурной модернизации. Во всем остальном мире мифологический пласт не нашел такого удачного живого симбиоза эпики с рациональностью.
У нас есть очень опытные театральные режиссеры, чувствующие время, у нас есть хореографическая школа национального и современного танца. По всей видимости, этот симбиоз может решать поставленные перед современной культурой задачи и родить линию удачных новаций, организующих современную мистерию народа саха.
У немногочисленных народов нет маленьких культур. Принципы их хозяйственного и эпического наследия несут онтологию жизнеустройства человека в мире, реализованного в полноте своей дееспособности и нравственного начала. А это универсальные рецепты, написанные согласно глубинным сакральным заповедям и пригодны для любого человеческого сообщества. Миссия культур Севера — нести это в современную жизнь. Этнокультура XXI века обретает масштаб генетической памяти человечества. Поэтому развитие и трансляция сакрального культурного наследия в общественном сознании на таком центрирующем культуру событии как Ысыах, становится важным и ответственным предназначением.
